Энтони Троллоп "Смотритель". Глава 12

Читать предыдущую главу

Мистер Болд посещает Пламстед

Не могу утверждать, были ли злонамеренные предсказания определённых леди, упомянутые в начале предыдущей главы, воплощены в жизнь буквально. Однако, Элеонор определённо чувствовала себя растерянной, возвращаясь домой со своими новостями. Конечно, она победила, конечно, достигла своей цели, конечно, не была несчастной, и всё же не чувствовала триумфа. Всё пойдёт теперь как по маслу. Элеонор совсем не была последовательницей романтической школы Лидии; она возражала своему возлюбленному не потому, что он вошёл в дверь как Абсолют, а не забрался в окно в личине Беверли; и всё же она чувствовала, что её провели, и едва ли могла подумать о Мери Болд с сестринской великодушностью. "Я правда полагала, что могу доверять Мери", - говорила она себе снова и снова. - "А она осмелилась удерживать меня в комнате, когда я намеревалась выйти!". Однако, Элеонор понимала, что игра закончилась, и ей не оставалось ничего другого, как добавить к перечню новостей для её отца, что Джон Болд стал её суженым.

Мы же теперь оставим её на дороге и пойдём вместе с Джоном Болдом в Пламстедское епископство, лишь упомянем, что Элеонор, придя домой, обнаружит, что не всё так гладко, как она радостно предполагала; пришли два посланника, один к её отцу, а другой к архидьякону, и каждый из них сильно помешает её тихой манере разрешения всех проблем; один в форме номера "Юпитера", а другой в форме дальнейшего разъяснения от сэра Абрахама Хепхезерда.

Джон Болд сел на своего коня и поехал в Пламстедское епископство; не поспешая и не пришпоривая коня, как едут мужчины уверенные в собственных намерениях; но медленно, скромно, углубившись в свои мысли, и немного опасаясь грядущей беседы. Снова и снова он прокручивал сцену, которая только что завершилась, подбадривал себя напоминанием о том, что молчание — знак согласия, и ликовал как счастливый возлюбленный. Но даже это чувство сопровождалось укорами совести. Не проявил ли он себя по-детски слабым, вот так променяв решимость многих часов размышлений на слёзы прекрасной девушки? Как он встретится со своим поверенным? Как откажется от дела, с которым уже публично связывают его имя? Что, о, что же! скажет он Тому Тауерсу? Раздумывая над этими болезненными обстоятельствами он доехал до дома привратника, расположенного при въезде в церковное пристанище епископа, и впервые за всю свою жизнь оказался в святой обители.

Все дети доктора были на склоне лужайки, близко к дороге, когда Болд подъехал к парадной двери. Они были там, громко обсуждая вопросы, очевидно, представлявшие сильный интерес в Пламстедском епископстве, и голоса мальчишек были слышны даже у ворот.

Флоринда и Гризель испугались, завидев знаменитого семейного врага, и упорхнули при первом появлении всадника, в ужасе бежали под материнское крылышко; не для них это было, колючие выпады в ответ на полученные обиды, дабы в качестве защитников церкви выступить против своих врагов. Но мальчики героически стояли на пороге и храбро требовали от вторженца отчёта.

- Вы хотите кого-либо видеть, сэр? - спросил Генри дерзко и враждебно, что откровенно говорило, что никто здесь ни в коем случае не хотел видеть этого человека; говоря, он замахивался своей садовой лейкой, держа её за носик и намереваясь размозжить кому-нибудь голову.

- Генри, - сказал Чарльз Джеймс медленно, с определённым достоинством в голосе, - мистер Болд, конечно, не пришёл бы, не намереваясь кого-нибудь увидеть; если же у мистера Болда есть надлежащее основание для желания увидеть кого-нибудь, конечно, он имеет право прийти.

А Самуель лёгкой походкой подошёл к лошадиной голове и предложил свои услуги.
- О, мистер Болд, - сказал он, - я уверен, что папа будет рад вас видеть; полагаю, вы хотели бы увидеть папу. Могу я присмотреть за вашим конём? Ах, какой прекрасный конь! - он повернулся и, улыбаясь, подмигнул своим братьям. - Папа получил такие хорошие новости о старом госпитале сегодня. Мы знаем, что вы будете рады их услышать, вы же добрый друг дедушки Хардинга, и так любите тётю Нелли!

- Как дела, парнишки? - сказал Болд, спешившись. - Я хотел бы встретиться с вашим отцом, если он дома.

- "Парнишки"! - сказал Генри, поворачиваясь и обращаясь к своему брату, но довольно громко, чтобы Болд его слышал; - и правда - "парнишки"! Если мы парнишки, то как же он сам зовётся?

Чарльз Джеймс не снизошёл для дальнейшего ответа, но очень аккуратно поправил шляпу и оставил посетителя заботам младшего брата.

Самуель ждал пока не подойдёт слуга, болтая, и поглаживая коня; но как только Болд скрылся в дверном проёме, он дёрнул животное за хвост, чтобы заставить его взбрыкнуть.

Церковный реформатор вскоре оказался тет-а-тет с архидьяконом в той самой комнате, святая святых ректория, которой мы уже были представлены. Входя он услышал, как щёлкнул какой-то замок, но это его не удивило; достойный церковник несомненно прятал от глаз безбожника свою последнюю тщательно подготовленную проповедь; ибо архидьякон, хотя и проповедовал крайне редко, был известен своими проповедями. По мнению Болда ни одна комната не подчёркивала бы больше достоинство церкви; все стены были заполнены теологией; над каждым книжным шкафом были выведены маленькими золотыми буквами имена великих пророков, чьи работы располагались ниже: начиная с ранних отцов, в соответствующем хронологическом порядке там можно было обнаружить драгоценные труды избранных служителей церкви вплоть до последнего памфлета, написанного в ответ на рукоположение доктора Хемпдена; а над всем этим возвышались бюсты величайших из великих: Иоанна Златоуста, Святого Августина, Томаса Бекета, кардинала Уолси, архиепископа Лода, и доктора Филпотса.

Здесь были всевозможные удобства для того, чтобы сделать работу приятной, и помочь изнурённому трудом мозгу; стулья были созданы, чтобы можно было полностью расслабиться; столы для чтения и столы для письма; лампы и свечи c механизмами для направления света в любой уголок, который может приглянуться учёному; пачка газет дабы развлечься в немногочисленные моменты досуга, который может быть украден у дневных трудов; а окна выходили прямо на тенистую аллею, вдоль которой пролегала широкая зелёная дорожка от ректория к церкви, в конце которой виднелась позолоченная старая башня со всеми её разноцветными башенками и парапетами. Немногие приходские церкви в Англии были в лучшем состоянии или достойны лучшего обращения, чем церковь Пламстедского епископства; но всё же она была построена безграмотно: основание церкви низкое, настолько, что едва ли плоская свинцовая крыша была бы видна с церковного двора, если бы не гравированный парапет, которым она была окружена. Она имела крестообразную форму, но поперечные нефы неровные, один больше другого; а башня слишком высокая для такой церкви. Но цвет здания идеален; тот богатый серо-жёлтый, который невозможно найти где-либо кроме юга и запада Англии, и который так характерен для большинства наших старых домов в тюдорском стиле. Каменная кладка также великолепна; оконные пилястры и мощные узоры готического мастерства так богаты, как только можно себе представить; и хотя взирая на такое сооружение, точно знаешь, что старые священники, построившие его, строили неправильно, невозможно заставить себя пожелать, чтобы она выглядела иначе.

Болд, стремительно войдя в библиотеку, обнаружил владельца, стоящим спиной к пустому камину. Архидьякон был готов к приёму, и гость не мог не заметить, что его роскошная бровь была ликующе приподнята, и полные тяжелые губы несли более явно, чем обычно, выражение надменного триумфа.

- Что ж, мистер Болд, - сказал он, - что же я могу для вас сделать? Поверьте мне, я буду счастлив сделать что угодно для друга моего тестя.

- Надеюсь, вы простите мой визит, доктор Грантли.

- Конечно, конечно, - ответил архидьякон, - уверяю вас, что мистеру Болду не стоит извиняться, только дайте знать, что я могу для него сделать.

Доктор Грантли сам стоял и не предложил Болду сесть, потому тот должен был поведать свой рассказ стоя, облокотившись на стол, и держа шляпу в руках. Однако, ему удалось всё рассказать; и так как архидьякон его ни разу не перебил, и не проронил ни слова поощрения, вскоре он подошёл к концу своего повествования.

- Итак, мистер Болд, полагаю, я правильно понимаю, что вы желаете прекратить эту атаку на мистера Хардинга.

- О, доктор Грантли, уверяю, что никакой атаки не было...

- Что ж, мы не будем спорить о выражениях; мне следует называть это атакой; большинство людей назовут так попытку отобрать у человека хотя бы шиллинг дохода, на который он должен жить; но это не будет атакой, если вам так нравится; вы хотите прекратить эту... эту маленькую партию в триктрак, которую вы начали.

- Я намерен положить конец законному судопроизводству, которое я начал.

- Понимаю, - сказал архидьякон. - Вам это всё уже надоело: хорошо, не могу сказать, что я удивлён; ведение провальной тяжбы, где ничего не заработаешь, а только потеряешь, не так уж приятно.

Болд сильно покраснел.
- Вы неверно поняли мои мотивы, - сказал он, - однако, это не имеет никакого значения. Я пришёл не надоедать вам своими разъяснениями, но сказать суть дела. Доброго вам утра, доктор Грантли.

- Минуточку... минуточку, - сказал тот. - Я не совсем понял, что заставило вас обратиться лично ко мне по этому вопросу; но должен сказать, что не прав, должен сказать, что вы поступили лучше, чем я ожидал; но раз уж вы почтили меня... как бы то ни было, вызвали меня на определённый разговор, который, возможно, лучше был бы оставлен нашим поверенным, простите мне, если я попрошу вас выслушать мой ответ на ваш монолог.

- Я не тороплюсь, доктор Грантли.

- Ну а я тороплюсь, мистер Болд; моё время совсем не праздное, и потому, если позволите, мы сразу перейдём к делу: ... вы собираетесь прекратить тяжбу? - и он сделал паузу для ответа.

- Да, доктор Грантли, собираюсь.

- Предоставив джентльмена, который был одним из лучших друзей вашего отца, всему бесстыдству и наглости, которые пресса обрушила на его имя, хвастливо заявив, что было обязанностью человека с высоким общественным положением защитить тех бедных старых дураков, которых вы надули там в богадельне, вы теперь обнаружили, что игра не стоит свеч, и решили покончить с ней. Благоразумное решение, мистер Болд; но жаль, что вы так долго к нему шли. Приходило ли вам на ум, что мы теперь не вольны бросить всё это? Что мы потребуем наказания за нанесённые нам обиды? Знаете ли вы, сэр, что мы понесли огромные расходы, защищаясь от этого вашего несправедливого выпада?

Лицо Болда теперь стало устрашающе красным, и он смял свою шляпу, которую держал в руках; но он промолчал.

- Мы посчитали необходимым обратиться за лучшей консультацией, которую можно получить за деньги. Знаете ли вы, сэр, во сколько могут обойтись услуги королевского советника?

- Не имею ни малейшего представления, доктор Грантли.

- Осмелюсь сказать, что не имеете, сэр. Когда вы необдуманно предоставили это дело в руки вашего друга мистера Финнея, чьи шесть шиллингов восемь пенсов и тринадцать шиллингов четыре пенса, возможно, не приведут к большим расходам, вы не представляли расходы и страдания, которые такая тяжба может навлечь на других; но знаете ли вы, сэр, что эти убийственные расходы теперь должны быть оплачены из вашего кармана?

- Любое требование такого характера, которое поверенный мистера Хардинга может посчитать необходимым, несомненно должно быть направлено моему поверенному.

- "Мой поверенный и мистера Хардинга"! Вы пришли сюда только для того, чтобы прикрываться адвокатами? Клянусь, я полагаю, что мы обошлись бы без чести видеть вас! И теперь, сэр, я скажу вам каково моё мнение: … моё мнение состоит в том, что мы не позволим вам забрать это дело из суда.

- Вы можете делать то, что пожелаете, доктор Грантли; доброго утра.

- Выслушайте меня, сэр, - сказал архидьякон, - у меня в руках сейчас последнее разъяснение, данное по этому вопросу сэром Абрахамом Хепхезердом. Осмелюсь предположить, что вы уже о нём слышали; осмелюсь сказать, что оно связано с вашим нынешним визитом ко мне.

- Я ничего не знаю ни о сэре Абрахаме Хепхезерде, ни о его разъяснении.

- Пусть будет так, вот оно; он сообщает очень чётко, что какой бы аспект дела вы не взяли за основу, мистер Хардинг так же вне опасности в своём госпитале, как я в моём ректории; что никогда не предпринималась более тщетная попытка сокрушить человека, чем та, которую вы предприняли, чтобы уничтожить мистера Хардинга. Вот, - и он бросил бумагу на стол, - я получил это разъяснение от самого первого юриста страны; и при таких обстоятельствах вы ожидаете, что я буду вам кланяться за ваше милостивое предложение освободить мистера Хардинга от ваших пут! Сэр, ваша паутина не достаточно прочна, чтобы его опутать; сэр, ваша паутина разорвана в клочья, и вы хорошо это знали до того, как я вам сказал... а теперь, сэр, пожелаю вам доброго утра, ибо я занят.

Болд задыхался от гнева. Он позволил архидьякону выложить всё, так как не мог найти слов, чтобы прервать его; но теперь, будучи так попран и оскорблён, он не мог оставить комнату без какого-либо ответа.

- Доктор Грантли, - начал он.

- Мне больше нечего сказать и слушать, - сказал архидьякон. - Возьму на себя честь справиться о вашем коне, - и он позвонил слугам.

- Я пришёл сюда, доктор Грантли, с самыми тёплыми и добрыми чувствами...

- О, ну конечно; в этом никто не сомневается.

- С самыми добрыми чувствами; … и они были грубо оскорблены вашим обращением.

- Конечно же; ... я решил не потакать разорению моего тестя; каким оскорблением это стало для ваших чувств!

- Придёт время, доктор Грантли, когда вы поймёте, почему я зашёл к вам сегодня.

- Несомненно, несомненно. Конь мистера Болда уже готов? Отлично, откройте парадную дверь. Доброго утра, мистер Болд, - и доктор скрылся в своей гостиной, закрыв за собой дверь, и делая невозможным для Джона Болда сказать ещё хоть слово.

Он чувствовал себя как пёс, вышвырнутый из кухни, и всё же был вынужден сесть на своего коня. И здесь его снова поприветствовал малыш Сэмми.

- До свидания, мистер Болд; надеюсь, мы вскоре снова будем иметь удовольствие видеть вас; уверен, что папа всегда будет рад вас видеть.

Определённо это был самый горький момент в жизни Джона Болда. Даже воспоминание о его любовном успехе не могло утешить его; нет, когда он думал об Элеонор, то чувствовал, что именно эта любовь привела его сюда. Что ему пришлось слушать оскорбления и молчать! Что он так много оставил по требованию девушки, и что его мотивы были так ошибочно поняты! Что он так грубо ошибся, нанеся этот визит архидьякону! Он бил по наконечнику кнута, пока не пробил рог, из которого тот был сделан: он от злости бил бедное животное, и был вдвойне зол на себя за этот пустой гнев. Он был абсолютно сокрушён, так очевидно побеждён! И что он должен был сделать? Он не мог бы продолжить своё мероприятие, взяв обязательство прекратить его; но в этом и не было бы никакого реванша; - это и был тот шаг, к которому его намеревался подстегнуть враг!

Он бросил поводья слуге, который вышел принять его коня, и бросился вверх по лестнице в гостиную, где сидела его сестра Мери.

- Если существует дьявол, - сказал он, - реальный дьявол здесь на земле, это доктор Грантли. - Он не соизволил никак объясниться, но снова схватив свою шляпу, он выскочил, и уехал в Лондон, не сказав больше никому ни слова.

Читать дальше...

© Перевод с англ. Саглык С.В., Киев, 2020.